“Вот, с***и!” - думал Гордеев, разглядывая почерневшую от гангрены ногу, напечатанную под дурацким предупреждением на прежде бело-черно-желтой упаковке его любимой “Коибы”, - “Подать бы на вас в суд…” Открыв пачку, он не стал выбрасывать отрывной лепесток фольгированной упаковки, сложил его вдвое, провел по месту сгиба ногтями, расправил, аккуратно разорвал на две половинки, и сунул их под оберточную пленку, спереди и сзади так, чтобы они закрывали уродливую глупость отечественных мракоборцев.
“Аруба” оставалась чуть ли не единственным подпольным заведением, где все еще можно было выпить чашку хорошего кофе с хорошей кубинской сигаретой или хороший виски с хорошей сигарой - это уж по желанию и достатку. Правда, курить здесь можно было только купленное в баре. Гордеев курил Cohiba. Они напоминали ему любимые в студенчестве “Лигерос”, прозванные за крепость - “смертью под парусом”, французский “Житан” без фильтра, и - добываемый в буфете кубинского посольства за тогда еще советские копейки, изысканно-ядерный “Портагас”. В них была заметная доля крепкого сигарного табака, очищающего процесс от пошлости ширпотреба. Каждая затяжка напрягала горло и дурманила голову тем самым неповторимым ароматом. Именно здесь хотелось цитировать Хэмингуэя, называться афисионадо, разбираться в абсенте и прочих благородных ужасах любителей здорового образа жизни, одержимых и потому заделавшихся законодателями и теперь истребляющих все, что не радуется зелёному салату и свежевыжатому сельдерею.
До встречи оставалось полчаса. Гордеев пришел в “Арубу" заранее, чтобы посидеть-подумать, хотя ещё утром решил: надо соглашаться. Перспективы, конечно, туманные, но они хотя бы есть. А здесь - “раша из раша” - новый шеф упражняется в слабоумии, лезет во все дырки, хотя ни черта не понимает ни в проектировании, ни в производстве, а все их яйцеголовое КБ ему кивает, мол, мы-то знаем вас - комитетчиков, рано или поздно каждый пакует чемодан и переезжает в место потеплее. Назвать новое изделие “Пустырником” мог только клинический идиот… Обидно... “Обидно,” - думал Гордеев, - “что не уехал когда звали. А сейчас какое там Токио, в Палангу не выпустят: “Сиди, Гена, рисуй, работай, Гена…” Была шальная мысль все бросить и пропасть, уехать. Но куда тут уедешь? Все, что ни Москва и не Питер - глушь. Был бы помоложе - лет на двадцать - записался бы в торговый флот матросом и до ближайшего заграничного порта… Гордеев усмехнулся: “Кому ты там нужен?” И вспомнил Марка: “Хотя… Может и нужен.” И посмотрел на часы.
*
Марк. Такие тысячами, сотнями тысяч идут по улицам городов, едут, стоят в пробках, переминаются в очередях у касс супермаркетов, листают Фейсбук в вагонах метро, те, которые - типичные - футболка, джинсы, кроссовки: увидел, отвернулся, забыл. Единственная деталь - очки. Очкариков мало. Снимет и станет невидимым. Он появился в “Арубе” на прошлой неделе. С порога направился к барной стойке, окликнул бармена, заказал пятьдесят текилы, расплатился, взял стопку и повернулся к залу. Перехватив взгляд Гордеева, он приподнял стаканчик, выпил и тут же пошел к выходу. Это было странно, потому Гордеев его и запомнил.
На следующий день очкарик появился снова. На этот раз у барной стойки с большой кружкой пива, выглядывал свободное место в зале. Заметив Гардеева, он приветливо улыбнулся. В ответ Гардеев жестом пригласил его к себе за столик.
- Марк! - протянул руку очкарик.
- Геннадий.
- Что вы сегодня курите? - Марк уселся напротив Гордеева и жестом подозвал официанта.
- Я как всегда, - Гордеев кивнул на лежащую перед ним открытую пачку “Коибы”.
- А я люблю экспериментировать, - Марк хищно улыбнулся, взял из рук подошедшего официанта сигарное меню, открыл и ткнул в него пальцем, - Вот это. “Боливар". Пачку. И… - в ход пошла винная карта, - “Олтмор”. Двенадцать лет. Сразу бутылку.
- Извините, “Олтмора” нет, - официант поджал губы. Стало казаться, что ему действительно жаль, - Могу посоветовать “Балблэр” девяносто девятого года.
- Вот этот? - Марк повернул к официанту винную карту.
- Да, - кивнул официант, - Очень хороший виски.
- Вы не против “Балблэра” девяносто девятого года, - спросил Марк Гордеева.
Гордеев слегка смутился. Он не привык знакомиться вот так - наотмашь, тем более сходу пить, но раз уж сам позвал, то почему-бы и нет. Чисто символически.
- Да. Вполне.
- Отлично, - Марк повернулся к официанту, - Неси “Балблэр”. И еще… “Камаро” и что-нибудь на закуску. Мяса.
- Могу предложить куриные грудки запеченные под пармезаном, - официант достал крохотный блокнотик.
- Хорошо, - согласился Марк, - Два.
- Две порции?
- А я что сказал? Два. И “Камаро”.
- Я записал. Могу забрать меню?
Официант ушел. Марк вынул из внутреннего кармана пиджака айфон, достал из штанов зажигалку и положил их аккуратно около салфетницы.
- Я пью виски по-ирландски. Не понимаю как можно разбавлять его колой.
- Да, - согласился Гордеев, - Лучше закусывать, чем разбавлять… Часто здесь бываете?
- Третий, по-моему, раз. Приятель привел. Хорошее секретное место, - Марк улыбнулся.
- Те кому надо о нем знают, - сказал Гордеев, - Это как-бы достопримечательность. Сюда приходят интуристы. Вот и не трогают. Я знаю хозяина. Он такой стопроцентный кубинец. Остался в Москве после универа.
- Все запретное манит, как говорят. Это хороший маркетинговый ход. Смотрите сколько народа.
- Как обычно…
- А вы всегда на этом месте?
- Я его бронирую.
- О, так можно? - Марк изобразил удивление.
- Как в любых ресторанах.
- Отлично. Надо записать телефон.
- Я дам.
- Давайте, - Марк взял в руки айфон.
Гордеев нашел в телефоне номер “Арубы”:
- Готовы записать?
- Да.
- Девятьсот пять…
- В начале плюс семь?
- Да, - Гордеев повернул телефон экраном к Марку.
Марк записал номер.
- Спасибо. Буду знать. В августе приеду в Москву с женой. Хочу показать ей это место.
- Я так и понял, что вы не местный.
- Это так заметно? Не тяну гласные?
- Типа того.
Марк усмехнулся:
- Я родился в Иерусалиме. Отец при Брежневе эмигрировал в Израиль, потом в Штаты.
- Никогда бы не подумал. У вас отличный русский.
- Это все мама.
- Значит вы интурист?
- Не совсем. Я два года уже работаю в России, в Петербурге. Я и моя жена. Она русская.
- Питер шикарный город.
- Только очень холодный. Особенно зимой. Сырость… А вы отсюда?
- Да. Родился в Замоскворечье. Вы позволите? - Гордеев достал из пачки сигарету.
- Конечно. А можно мне ваших попробовать?
Гардеев протянул пачку.
- А вот и наш “Балблэр”, - Марк кивнул в сторону приближающегося официанта, - Мне Москва больше нравится. Но у боссов свои планы.
- Чем занимаетесь?
- Сырье. Лес, нефть, - Марк закурил, - Всего понемногу. Вывозим ваше богатство. А вы?
- Я инженер.
- Хороший инженер?
- Ну не знаю. Вроде не жаловались, - чиркнул зажигалкой Гардеев.
- Технарь, значит… Да-а, хороший табак, - Марк положил сигарету в пепельницу, взял в руки бутылку, - Вы уж простите мою бесцеремонность. Поговорить не с кем, а умного человека, как говорит моя мама, видно за версту. Давайте за знакомство.
Марк налил виски в бокалы. Подняли, чокнулись.
- Лехаим - Марк пригубил, - Ммм… Не обманул-таки халдей. А?
- Да, неплохо, - Гордеев отпил и поставил бокал на стол.
Бархатное тепло приятно обожгло горло, вкус виски смешался со вкусом табака.
- Не думаете переехать насовсем? - спросил Гордеев.
- А вы? - улыбнулся Марк, приподнял голову и выпустил пару колец дыма, - Где родился, там и пригодился.
- Этому вас тоже мама научила? - Гордеев затянулся сигаретой.
- Это я сам, - хохотнул Марк, - Слушайте, я тут у вас чуть не сел. Серьезно! Прилетаю в Питер, мне на паспортном контроле говорят “это не вы”. Молодая девушка смотрит в мой паспорт и говорит “это не ваша фотография”. Представляете? Вызвала офицера. Я у окна стою как идиот, они двое напротив. Сличают с оригиналом. Я на том фото с усами. Я палец к губе приложил, “а так?” - говорю... Ну что вы смеетесь? Это страшно. Отправят в Сибирь снег убирать, и родная мама не узнает где ее литл Марки. И знаете что? Знаете, чем кончилось? Я им показал мой аккаунт в Фейсбук. Мои фото. Маму, папу, дом в Огайо. И они меня пропустили. Паспорту не поверили, а Фейсбуку поверили. Вы представляете?
- А ваши что, лучше? - усмехнулся Гордеев, - Что ни заявление МИДа, то - ссылки на социальные сети.
- Эй нет, - Марк поднял палец, - Это совсем другое дело. У нас Псаки…
Гордеев расхохотался.
- Да ну ее к черту, политику, - Марк поднял бокал, - Давайте за дружбу.
*
- Готовы заказать?
Гордеев обернулся. Держа кожаную папку на манер подноса, у стола стоял улыбающийся Марк.
- Are you ready? - прорычал он густым басом и обнял поднявшегося к нему навстречу Гордеева, - Как поживает мой русский брат? С чего начнем? Виски, текила?
Гордеев натянуто улыбнулся. Финал прошлой встречи предполагал, как ему казалось, совершенно иное продолжение. Тогда, у кромки бассейна Петровской сауны, похожей своими мозаиками на перепрофилированный дворец пионеров, разглядывая покосившийся плафон сквозь бокал с коньяком, Марк сказал:
- Гена, тебе нужны деньги. Деньги делают человека, Гена.
- У меня есть деньги, Марик, - промычал Гордеев.
- Много денег, Гена. Много...
- Помню, один ген… - Гордеев запнулся и постучал себя пальцем по лбу, - гандон сказал…
- Что сказал один гондон? - спросил Марк.
- Богатство это не много денег, а скромные потребности, - выдавил Гордеев, и они оба расхохотались.
- Хорошая шутка, - сказал Марк, - Это твой шеф так шутит?
- Не смешно на самом деле... - глупо улыбаясь Гордеев поднялся с шезлонга, подошел к краю бассейна и подпрыгнув шумно рухнул в воду.
- Не утони! - весело крикнул ему Марк, - Ты нам нужен живой!
Усаживая Гордеева в такси, Марк похлопал его по плечу:
- Ты достоин хорошей жизни, Гена. Ты хороший человек... Подумай об этом.
Проснувшись на утро в своей холостяцкой двушке, Гордеев вспомнил о Марке, и о чем они говорили сначала в “Арубе”, потом - уже изрядно поднабравшись - по дороге в сауну, и чем больше подробностей всплывало в его похмельной голове, тем тревожнее ему становилось. Получалось, что он выболтал где и кем работает, и над чем конкретно, и все это как-то легко под шуточки Марка, вискарь и приплясывания молоденьких проституток, похожих на комсомолок с мозаичного пано над бассейном. “Вот так оно и происходит,” - думал Гордеев - и когда стоял в душе, и когда чистил зубы, и когда ехал в метро на работу. Ему вспомнился горбатый профиль Толкачева, с которым работал отец - они даже были знакомы - а потом оказалось, что Толкачев - ЦРУшник, предатель и его расстреляли, и даже заступничество Рейгана не помогло. Марк позвонил вечером. Позвал назавтра в “Арубу” - поужинать.
- Что-то ты сегодня не веселый какой-то. Что-то случилось? - спросил Марк усаживаясь напротив.
- Да нет, все нормально, - Гордеев вытащил из пачки сигарету.
- Ну смотри, можем все отменить, если нет настроения.
- Как отменить? - смутился Гордеев, - Так просто отменить?
Страх, колотивший его последние сорок часов, вытеснила неожиданная обида, как будто он - Геннадий Гордеев - выиграл в лотерею крупную сумму денег, достаточную, чтобы уехать из этого гадюшника насовсем, навсегда, и вдруг обнаружилось, что получение выигрыша невозможно из-за какой-то совершенно глупой формальности, буквы в фамилии: “Видите, здесь написано Гардеев, а вы по паспорту Гордеев, через о…” И - прощай Токио, древние храмы и музей Фукагава, покорные японки и смелые камикадзе, всё, чем он бредил начитавшись в юности Акутагавы и Кобо Абэ.
- Марк, давай начистоту, - Гордеев пошел ва-банк, - Ты же не случайно ко мне подошел. Давай уже, говори. Чего тянуть?
Марк молча вытащил из гордеевской пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и закурил.
- Ну что ж… Значит я не ошибся… - Марк говорил тихо и уверенно, голос его звучал теперь по-другому, - Ваша контора ведь в ведомстве ФСБ?
- Ну допустим, но я не комитетчик, - ответил Гордеев.
- Это и хорошо. Я хочу выйти через тебя на нужных людей… У вас в ГРУ крот. Очень большой чин. Поэтому напрямую нельзя. Мне нужна твоя помощь… Я хочу работать на Россию.
- Как на Россию? - растерялся Гордеев.
- Так, на Россию, - спокойно ответил Марк, - Это ведь и моя родина, брат.
