Он вел себя, как хотел. Об отношении КГБ к Бродскому. Несколько цитат из книги Глеба Морева «Иосиф Бродский: годы в СССР», отрывки из которой публикует журнал Republic.ru

Конечно, то, что писал Бродский, с самого начала резко отличалось от советской поэзии. Это отмечалось буквально всеми — и советскими читателями, и эмигрантскими критиками: уникальный несоветский голос. Не антисоветский, а несоветский, дьявольская разница. Та тематика, та лексика, которая отличала эту поэзию, она никак не была связана с советскими реалиями, с тематикой советской поэзии. Как выразилась одна знакомая Бродского в СССР, когда все молодые поэты заняты историей развенчанного Хрущевым культа личности Сталина, Бродский пишет поэму на библейский сюжет. Тогда это было совершенно беспрецедентно.

Для КГБ были важны не стихи, а поведение Бродского, никогда не соотносившееся с теми требованиями, которые советская действительность налагала на советского гражданина. Бродский всегда, с самой ранней юности, пропагандировал независимость и настаивал на ней. Это был этический принцип, который для него стоял во главе угла. Для советской власти это было неприемлемо. Настойчивое стремление получить максимальную в советских условиях личную свободу, вплоть до права выезда за границу, и привело к конфликту Бродского с государством, к тому, что государство в какой-то момент решило избавиться от его присутствия на своей территории. Интересно, что генерал КГБ Филипп Бобков, который, как я уверен, и принимал решение о высылке Бродского, и в 1972 году, в разговоре с Евтушенко, и до конца дней своих, уже в поздних интервью нулевых годов, говоря о претензиях власти к Бродскому, повторял как заведенный одно и то же: Бродский вел себя так, как хотел. Для него это было главным обвинением.

Очень громкая международная кампания в поддержку Бродского, в том числе пресловутое письмо Сартра Микояну, не сыграла никакой роли в его освобождении. Это был исключительно внутрибюрократический процесс. Мировой резонанс только замедлил выход Бродского на свободу — полгода в инстанциях согласовывалась формулировка, с которой Бродского можно было бы освободить, не унизив КГБ и советский суд. В результате он был выпущен, но не реабилитирован. То есть формально он остался виновным, а государство — правым.