Маленький отрывок из романа Лигатура.


Принимая работу, Архиепископ Омский и Тобольский (в сентябре восемьдесят четвертого его повысили, и клобук его стал белым) остался доволен, заплатил мне четыреста рублей и высказал несколько мелких, по его мнению, пожеланий.
- Хорошо бы немного повернуть голову, чтобы взгляд был направлен вдоль пашни, над буквами. И облако у тебя на дракона похоже, ему бы голову срубить. Ну и кресты темные. Я понимаю, против солнца, но лучше, чтоб золотом блестели…

Я промолчал. Но сильно тогда напрягся. Как можно немного повернуть голову - портрет священника в клобуке размером в пять сантиметров, настоящую миниатюру?!
Меня спас мой товарищ, оформитель с пивзавода Витя Карпенко. Взглянув на холст у меня дома, он сказал:
- Забей. Дракона закрась, кресты подсвети. А голову не тронь! Это ж не пластилиновой скульптурке голову свернуть. Через месяц придешь, скажешь, что все исправил, он и не заметит.

В Омске к тому времени установилась тяжелая июльская жара. Четыреста клирикальных рублей жгли сквозь карман мою ногу и лишали душевного равновесия. Надо было как-то занять себя и я решил скоротать время в Сочи, с тем, чтобы через месяц "усердной" работы снова принести уже исправленный холст на Успенского.
И через неделю, вполне уже загорелый и расслабленный от регулярного потребления белого сухого, поднимался я в открытое кафе на крышу Торговой галереи в центре Сочи.
Пять бойких харьковских студенток института пищевой промышленности проходили в нем поварскую практику. После работы они шли на Театральный пляж и я заплывал с ними далеко за волнорезы. Чтобы не толпиться в очередях в иных общепитовских точках, харьковчанки любезно предложили мне столоваться у них.
Но в тот день на раздаче стояла незнакомая мне девушка. Я взял плов, чай и с подносом двинулся между столиками, отыскивая свободное место.
И увидел тебя...
Ты сидела за дальним столиком укрытой от солнца площадки. Чуть откинувшись на спинку стула. Умиротворенная, с полуопущенными ресницами...
Струящийся бирюзовый сарафан с тонкими лямками на нестерпимо скульптурных плечах. Одна лямка чуть сдвинута и тонкая полоска мрамором светиться на загорелой коже.
За столиком с тобой пьет пиво твой омский парень. В тот момент он показался мне похожим на молодого Брюса Уиллиса.

Опустив поднос, тихо подошёл я к ограждению. Опёрся ладонями о холодный даже в полуденную жару камень.
Ладони мои, за долгие годы набитые до грубости дубовой коры, полыхали как ободранные.
С крыши Галереи хорошо видно, как далеко поверх кипарисов и платановой аллеи, начинающейся сразу от кинотеатра Спутник, над Курортным проспектом растянута полоска моря. У подрагивающего горизонта Свод, отделяющий воду над ним от той, что под ним чуть подтаял на солнце и блекло-фиолетовое море медленно вливается в небо...
-Валера! - окликнули меня сзади. Одна из харьковчанок, маленькая хорошенькая гречаночка, так она сама себя идентифицировала, подошла ко мне вплотную. Пугающе влюбленная в искусство, третьего дня она чуть не силой заставила меня сделать два ее карандашных портрета на пляже.
-Не ешь плов! - прошептала она. - У нас стакан над ним лопнул.
-Из ваших рук хоть яду, - попробовал я отвязаться. Лариса маленькая, среди харьковчанок была ещё одна Лариса - добрая полногрудая хохлушка, с готовностью хихикнула. - Курицу в сметане будешь?
-Нет, - сказал я. - Сегодня мне хочется битого стекла...

Вечером я пришел к поварихам в гости в маленький съёмный домик на горе у подножия Сочинской телебашни.
Лариса маленькая выставила присланное из дому сладкое вино в огромной плетеной бутыли. Лариса большая наготовила сумасшедших вареников с вишней.
Я принес бутылку Дойны.
Когда бутылки опустели, маленькая хорошенькая гречаночка пообещала мне красную Хонду, если я на ней женюсь.
Прощаясь, в час между волком и собакой под огромным платаном, она потянулась ко мне. Я поцеловал воздух сантиметрах в трёх от ее губ. Лариса громко застонала и по-моему, кончила.
При моей вере в чистую любовь, делу тогда не помог бы и черный Мерседес.
А на красной Хонде я прокатился лет через двадцать. Ее купил мой старинный товарищ Сенкевич, когда-то познакомивший меня с Со Ден Гуном.
Позади сидений в Хонде с удобством помещался его черный Ройс, крупная помесь ротвейлера и шарпея. Мы возвращались с Юго-Восточного кладбища и даже для такого седеющего ловеласа цвет машины выглядел несколько легкомысленным.
А тогда - уже на следующий день - я воротился в Омск. Сочи мне раз и навсегда опротивел, да и ходить на пляж с исполосованной ногтями спиной было бы неприлично…