Песню на мои стихи написал замечательный самарский музыкант, композитор, актер, художник Юрий Карпов. Как раз под погоду...)))

Организатор Литературного фестиваля им. Горького Дмитрий Бирман: «Самое важное для нас — встреча писателей с читателями»
В начале октября в Нижнем Новгороде состоялся VIII Международный литературный фестиваль имени Максима Горького. Как он появился, какие цели ставит и в каком направлении развивается, «Культуре» рассказал его создатель Дмитрий Бирман.
https://portal-kultura.ru/arti....cles/books/365331-or

 

portal-kultura.ru

Организатор Литературного фестиваля им. Горького Дмитрий Бирман: «Самое важное для нас — встреча писателей с читателями» - Ольга СИЧКАРЬ

В начале октября в Нижнем Новгороде состоялся VIII Международный литературный фестиваль имени Максима Горького. Как он появился, какие цели ставит и в каком направлении развивается, «Культуре» рассказал его создатель Дмитрий Бирман.

5 people 1 guitar Для настроения 😊

Времена года.

У природы есть четыре времени года
Все они настолько разные и по-своему каждое прекрасное.
Меняя друг друга бегут они спеша,
Показать нам все краски своего футажа́.

Звонкою капелью нас весна встречает.
Просыпается она, тихо, томно позевая.
Птицы песенки поют, сердце замирает.
И деревья и цветы всё в раз расцветает.

У природы есть четыре времени года
Все они настолько разные и по-своему каждое прекрасное.
Меняя друг друга бегут они спеша,
Показать нам все краски своего футажа́.

Лето - радугой играет и теплом нас согревает.
Дождём тёплым поливает, солнцем жарким озаряет.
Всё цветёт и сладко пахнет ароматами в саду.
Всем нам радость прибавляет и надеждой нас питает.

У природы есть четыре времени года
Все они настолько разные и по-своему каждое прекрасное.
Меняя друг друга бегут они спеша,
Показать нам все краски своего футажа́.

Осень, милая подружка, может тоже удивить.
Всё раскрасит вмиг она в двадцать три карандаша.
Может нас теплом согреть, ну а может посмеяться
Холодком вдруг моросить и нас точно не спросить.

У природы есть четыре времени года
Все они настолько разные и по-своему каждое прекрасное.
Меняя друг друга бегут они спеша,
Показать нам все краски своего футажа́.

А проказница зима, вот уж хахотушка
Тут шутить уж не придется, всё морозцем отзовётся.
Снег пушистый разбросает, на окошках свой узор оставит.
Вдруг завьюжит, вдруг утихнет, всё завалит белой дымкою затянет.

У природы есть четыре времени года
Все они настолько разные и по-своему каждое прекрасное.
Меняя друг друга бегут они спеша,
Показать нам все краски своего футажа́.

Стивен Кинг на Шоу Стивена Кольбера

Есть легенда, что произведения Стивена Кинга крайне сложно экранизировать, а самому Королю Ужасов почти никогда не нравится результат. Даже «Сияние» Кубрика ему не угодило. А вот мини-сериал «Буря столетия» 1999 года удостоился его похвалы. Кинг считает эту адаптацию одной из самых удачных экранизаций своих произведений. Быть может, дело в том, что он сам написал сценарий?

«Буря столетия» действительно начиналась как киносценарий. Затем он вышел в виде книги. Но что и говорить, эта история и вправду полна кинематографичного саспенса. Дело происходит на островке Литтл-Толл в штате Мэн, где люди готовятся к небывалой буре. Много лет тому назад подобная непогода надолго отрезала остров от материка, поэтому жители скупают продукты, спички и горючее.

Внезапно на острове появляется незнакомая фигура. Человек или то, что притворяется человеком, стучится в дом местной жительницы и хладнокровно её убивает. Преступник не таится и впоследствии даёт себя арестовать. Он знает все секреты горожан и, похоже, может влиять на сознание людей, даже находясь под стражей. Назвавшийся Андре Линожем убийца говорит: «Дайте мне то, что я хочу, и я уйду», однако не объясняет, что именно ему нужно.

Вскоре на острове начинают происходить и другие убийства и необъяснимые вещи. Кинг мастерски держит интригу до конца и как обычно играет на самых сокровенных страхах, присущих каждому человеку.

ОТЕЦ ТРУ-КРАЙМА: КАК ТРУМЕН КАПОТЕ ПРЕДУГАДАЛ ГЛАВНЫЕ ТРЕНДЫ В ЛИТЕРАТУРЕ XXI ВЕКА
30 сентября исполнилось 100 лет со дня рождения Трумена Капоте, человека, который сумел при жизни заработать славу великого американского писателя, состояние, репутацию — и осознанно все это разрушить...

 

www.forbes.ru

Отец тру-крайма: как Трумен Капоте предугадал главные тренды в литературе XXI века | Forbes Life

30 сентября исполняется 100 лет со дня рождения Трумена Капоте, человека, который сумел при жизни заработать славу великого американского писателя, состояние, репутацию — и осознанно все это разрушить. При этом прозорливость и талант Капоте были тако

#блог, он же роман на слабО
@Бутыль №13 ~ Люди не виноваты ~

На войне нет людей. На войне не найти человека. Человек на войне выходит из себя, становится иным, одержимым, невменяемым: и я, и ты, и следующий — слиты в новый, небывалый, неклассифицированный организм, скованный одной целью — убивать; убивать, чтобы выжить и только потом распасться на отдельности, которые только что не были людьми, а составными частями…
Но частями чего — машины?.. зверя?..
Чего-то, чему нет классификации. Чего-то, что бежало, стреляло, орало, не чувствовало себя, было обезличенной надличностью…
«...мы бежали в атаку, я среди всех, вперёд, а тут навстречу пулемёт строчит, смотрю, а я что-то один, где же ребята? зачем отстают? вперёд же!... оглянулся и увидел себя на земле, тело моё позади, на земле там, лежит, без меня, ну тут и потерял сознание...»
Его вытащили, выжил после ранения, стал человеком...
«...мне отпуск дали на два дня, домой приехал, у нас двухкомнатная на третьем, в бомбёжки уцелела, ну там — жена, сын двухмесячный, а не могу расслабиться, такой весь напряжённый: ребёнок закричит — насилу сдерживаюсь, чтоб не схватить за ноги, шарахнуть об что-то и — с балкона...»
Сдержался — свой ребёнок всё-таки. А если бы не свой?
Александр Матросов, Унан Аветисян и все другие, повторившие этот беспримерный подвиг, посмертные Герои Советского Союза, не бросались на амбразуры дзотов, чтобы телом своим заткнуть огонь пулемётов по идущим в атаку товарищам. Нет. В смертоносную струю свинца их бросила общая потребность машины-зверя выжить, бросило коллективное подсознательное.
На войне нет человека, есть составные части войны...
В окопах нет атеистов, в окопах — все под богом, и все знают об этом. Этот бог не тот, про которого учат в медресе, семинариях, кому возжигают пахучие вещества, возносят молитвы, песнопения.
Этот бог не вмещается ни в одну из религий. Этот бог сильнее их, безжалостнее, бессмысленней. Его бесполезно молить, его невозможно понять, от него нельзя убежать. Этот бог — Случай.

КАЗУС ВАРДЫ №13
— Потрясающе! — восклицает бывший патрон Мауриция.

Он протягивает бокал с вином молодому светловолосому юноше. Юноша бледен и смущён, он сидит на самом краешке огромного кожаного дивана.
— Берите, Даго, — подбадривает патрон подчинённого. — Это прекрасное вино с вашей родины — с юга Галлии.

Даго берёт вино, и держит бокал осторожно, за ножку, не решаясь коснуться губами. Он не сводит глаз с лица, заполнившего весь экран перед ним. Лицо смутно знакомо. Кажется, Даго несколько раз ездил с этим парнем в лифте. Картинка очень чёткая: видны мельчайшие бисеринки пота слипшиеся брови, даже крошечная оспинка на скуле под правым глазом, даже отпечаток грязного пальца на сантехническом скотче, которым заклеен его рот.
— Как вам это нравится, Даго? "Я Маврикий Вардас"! Какая чёр
ная неблагодарность!— Это бумаги, которые вы просили... — Даго робко протяг
ивает патрону папку.— Да положите их на столик, потом, всё потом! Посмотрите на это лицо, Даго! Какой печальный конец! А я ведь всё для него сделал! Я дал ему жильё, выплачивал премии, даже подал прошение на досрочное получение гражданства! Он так мечтал стать гражданином! И что в итоге? "Маврикий Вардас"! Маврикий! Вардас! — повторил патрон, рукой отчёркивая каждое слово. Он упал на диван, вино выплеснулось на кожаную обивку. — Эллин может уехать из Эллады, но Эллада эллина никогда не покинет, — сказал он с горечью. — Хорошо, что вы галл, Даго. Я верю в галлов. Галлы умнее, культурнее, ближе к нам, романам. Будьте умнее Вардаса, Даго, и недолго пробудете перегрином.

Последние слова отдаются эхом в ушах, Даго пытается справиться с волнением, но его грудь слишком сильно раздувается под тонкой тканью. Лицо на экране расплывается, Даго слышит тихий шелест золотых перьев, под ноги падает пурпурная тень — это орёл Эквиция расправляет крылья над его головой.

В темноте под экраном лязгнул металл, шумно выдохнула пневматика. Дрон слепил глаза, и что там происходит за его угловатым корпусом —не разглядеть. Маврикий отвернулся, посмотрел наверх, на нависающий над ним балкон, там стояли романы, тесно, плечом к плечу. Подавшись вперёд, они крепко сжимали поручень. Они, жадно раскрыв глаза, нависли над краем, всматривались, стараясь не упустить ни одного фотона, запомнить навсегда эту сцену: на круглой арене, залитой золотистым отражённым светом, маленький человечек в оранжевой робе, прикованный к кольцу. Те, кто не смог пробиться к ограждению, тянули шеи во втором ряду. Александридуса среди них не было.

В памяти всплыло ещё одно почти стёртое воспоминание: маленький Маврикий — в афинском зоопарке, перед толстым стеклом, а за ним — стая степных волков. Звери стоят, нетерпеливо переминаясь, роняют слюну с вываленных языков на рыжий песок. "Мама! Собачки мне улыбаются!" — кричит Маврикий и кладёт ладошку на стекло, и сразу несколько носов утыкаются с той стороны, жадно стучат клыками по преграде. "Они не улыбаются, мой малыш, они хотят тебя съесть," — говорит Хлоя Вардас.

Глаза богатых и благополучных романов, собравшихся здесь, таращатся от голода, их голод острее, чем у давно не кормленных степных волков в афинском вольере. От него пальцы до судороги вцепляются в поручень — чтобы была опора, когда ослабнут колени, как только голод будет утолён. Помилования не могло быть не потому, что оно противоречит системе правосудия Эквиция, а потому что не кормить хищников опасно.

Снова лязгнул металл под экраном, но разглядеть, что там, за провалом между створками гермозатвора, Маврикий по-прежнему не мог. В темноте коротко рыкнуло, и Маврикий подумал, что его растерзают львы, значит, смерть будет мучительной и долгой, и даже облегчить боль криком из-за проклятого скотча он не сможет.

На экранах пассажиров в субах Аугусты, Рима, Лютеции, Лондры, Помпеи, Александрии, Антиохии, Вавилона, Иршалаима, на гигантских панелях городских площадей, на телевизорах в комнатах роскошных вилл и общих залах капсульных инсул для бедноты — везде Мауриций Варда.

В пятом классе школы при сенате Лукреция Севера всматривается в лица детей, они ничего не замечают, они смотрят только на экран. В глазах её учеников есть жадность, высокомерие, ожидание, презрение, нет только страха, и Лукреция одобрительно улыбается — она хороший учитель.

В уютной студии с видом на башни Базилеи, в кресле перед телевизором сидит Левий Игнаций. Он небрит и всклокочен, под ногами валяется бутылка из-под креплёного фалернского[43] — адское пойло, быка свалит, но Левий вскрывает вторую, хлещет спиртуозную масляную жидкость прямо из горлышка, давится, вытирает ладонью лицо.

"Дурак! Дурак! Дурак!" — стонет он и молотит кулаком по колену. Перед ним — телевизор, там — крупно, на весь экран, лицо его соседа с заклеенным ртом. За окном зависает дрон.

"Что?" — кричит Левий дрону. — "Я дома! Я ничего не нарушаю! Дома можно!"

Слёзы градом катятся по небритым щекам, Левий запрокидывает голову, моргает, сбрасывая крупные капли.

"Слёзы — потому что насморк у меня!" — всхлипывает он, — "Насморк! Аллергический!", и дрон вызывает терапевта на дом к гражданину Эквиция Левию Игнацию.

Окончательная ясность наступила, теперь жизнь стала прямой и идеально белой линией от босых ног Маврикия до обрубленной морды грузовика, и осталось её всего полстадия[44], чуть больше сотни шагов. Взревел мотор, зажужжали лопастями дроны, разлетаясь подальше. Свет двух мощных фар ударил в глаза Маврикию. Прикрыв глаза ладонью, он накрутил трос на руку, насколько хватило длины. Потянул медленно, дёрнул с оттяжкой, дёрнул сильнее, до крови — никакого толку, кольцо намертво зажато в щели.

Грузовик сдал назад, будто присел на задние ноги носорог перед тем, как ринуться в атаку. Маврикий кинулся в одну сторону, в другую — цепь не пускала его дальше пары футов. Шанса увернуться от грузовика не было.

Картинка на экране сменилась, теперь Маврикий увидел себя на расстоянии, в конце прямой белой линии, с перекошенным от ужаса лицом, дёргающего цепь, мечущегося на привязи. Гул разложился, Маврикий услышал всё: рёв разогревающегося двигателя, дробный рокот электромоторов дронов, тяжёлое дыхание сотен людей в этом зале и миллионов за его пределами. Он отпустил трос.

Взвизгнули шины, и грузовик сорвался с места. Маврикий опустился на колени, упёрся руками в бетон. В этой позе не было покорности: так израненный бык, загнанный в угол, выставив рога встречает смерть. Маврикий исподлобья, не жмурясь, смотрел на увеличивающиеся ослепительно-белые круги, мышцы напряглись до каменной твёрдости.

Оранжевый человечек на экране, залитый светом фар, стремительно приближался.

В номере дорогого отеля на виа Юстиниана перед большим телевизором сидит Хлоя Вардас. Маркос накрыл её руку своей.
— Смотри чуть выше экрана, — едва шевеля губами говорит он.

Хлоя смотрит. За окном проносятся расплывшиеся тени, ниже — оранжевое пятно, текущее и разбухающее, на которое Хлоя посмотреть не смогла бы даже если б её сжигали заживо. Дроны снуют над улицами Аугусты, зависют перед окнами, поддерживая порядок в Республике Эквиций. До перегринов в номере одной из городских гостиниц им дела нет.

Сильный жар опалил лицо Маврикия, взбил и высушил его волосы — в нём был раскалённый металл и горячая смазка. Маврикий не выдержал, выставив лоб он кинулся вперёд, забыв про сковывающую лодыжки цепь. Сухая трава впилась в стопы, твёрдая земля гулко стукнула по пяткам, Маврикий помчался навстречу жару. Бетон волнился, топорщился пустым овсом, низким и очень близким, Маврикий на бегу касался кончиками пальцев колких колосков, солнце окатывало жаром, кругом — жёлтые иссушенные холмы, древние камни, далёкий лес впереди, и что-то большое, чёрное, спешит к нему, увеличивается, но солнце слепит, и Маврикий просто бежит вперед, нахмурив лоб. Он хочет протаранить это чёрное пятно, сбить его с ног и бежать дальше, на свободу, без сковывающих цепей, подальше от всех жадных и голодных глаз, которых оказалось так много вокруг. Он вбегает в тень и врезается головой в мягкое чёрное сукно, в твёрдые кости. Крепкие руки подхватывают его подмышки, поднимают к хитрым, смеющимся глазам на сморщенном лице.
— Ну куда ж ты спешишь, Мавраки? — с притворной строгостью говорит дед. — Всё б тебе бегать!

Маврикий обхватывает руками шею, прижимается к жёсткому капюшону, исписанному загадочными письменами, гладит пухлой ладошкой белую рыбку с какими-то крестиками, палочками, кружочками.
— Голову ударил, больно, — жалуется он.
— Сейчас дуну и пройдёт, — смеётся дед.

Маврикий отрывается от его шеи, чтобы получить целебное дуновение. Позади, вдали, на гребне холма, — Хлоя и Маркос. Его брат, Маркос, стоит на своих ногах, ещё худой, с широкими, но угловатыми плечами. Маврикий тянет к ним руку, но дед молча прижимает его к себе и идёт своим широким цапельным шагом к лесу.

Экран погас, загорелся свет. Дроны ровными рядами потянулись в открытые ворота. На арену выбежали служащие в белых защитных костюмах, раскатали шланги.

"Я не дотерплю до дома, — подкатив глаза, пробормотала в ухо судье Гриппа. — Пойдём скорей в машину..."

Судья приобнял её и повёл сквозь толпу людей с блестящими и мутными глазами. У выхода с галереи он наткнулся на Александридуса. Советник сидел на полу, раскрытая папка с делом Варды валялась рядом.
— Исторический документ, а вы так небрежно... — покачал головой судья, собрал выпавшие листки и сунул дело Александридусу в руки. — "Казус Варды"! И всё благодаря вам! Гордитесь, советник.

— Эллин, что с него взять, — шепнул он Гриппе, спускаясь по лестнице в гараж.
КОНЕЦ
#казусварды #рассказ #альтернативнаяистория

Не нравятся тьма и грязь...
Хочу света и воздуха,
Света и воздуха
Пить не спросясь,
И пробовать вёслами,
И замерзать вёснами,
Зарывшись в бязь,
И делать достойное
Хлеба простого
Без сдобных фраз,
И убелясь,
Не падать в чёрное.