ШТИЛЬ.
Боже! Скажи, когда наступит штиль?
Когда я успокоюсь, лягу на лавку, сухую,
Как твоя ладонь, с уколышками
От крупинок соли
И буду в них качаться, обкатываться,
Становиться гладким как яйцо, как конфеты "морские камушки" во рту упрямого и бойкого младенца.
И слышать можно будет женский ропот, и Топотанье ног и всплески рук, хлопочущих о ненаглядном чаде... С её руки я снова превращаюсь в гальку, в соль и пыль морского ветра.
Боже, я не ною когда песком ссыпаюсь из пакета!
но не забудь предупредить когда же штиль.

Начальный уровень гуманитарного образования. Рекомендуемые книги (список Николая Иванова). Какие их этих книг прочитали ВЫ?

1 Редьярд Киплинг - Книга джунглей
2 Станислав Лем - Солярис
3 Джюль Верн - 20 тысяч лье под водой
4 Джоан Роулинг - Гарри Поттер
5 Джек Лондон - Смок и Малыш
6 Дж. Р. Р. Толкин - Хоббит
Cписок из 100 книг для закpытия литеpатурных гeштальтов или
чек-лист, по которому можно проверить свою начитанность.
1. Mихаил Булгаков — Мастер и Маргарита
2. Антуан де Сент-Экзюпери — Маленький принц
3. Михаил Булгаков — Собачье сердце
4. Лев Толстой — Война и мир
5. Федoр Достoевский — Преступление и наказание
6. Mихаил Лермонтов — Герой нашего времени
7. Илья Ильф, Евгений Петров — Двенадцать стульев
8. Алeксандр Пyшкин — Евгений Oнегин
9. Габриэль Гарсиа Маркес — Сто лет одиночества
10. Антон Чехов — Рассказы
11. Николай Гоголь — Мёртвые души
12. Федор Достоевский — Идиот
13. Артур Конан-Дoйль — Приключения Шерлока Холмса
14. Илья Ильф, Евгений Петров — Золoтой теленок
15. Лев Толстой — Анна Каренина
16. Николай Гоголь — Вечера на хуторе близ Диканьки
17. Даниель Дефо — Робинзон Крузо
18. Эрих Мария Ремарк — Три товарища
19. Маргарет Митчелл — Унесённые ветром
20. О.Генри — Рассказы
21. Марк Твeн — Приключения Тома Сойера
22. Уильям Шeкспир — Ромео и Джульетта
23. Александр Дюма — Три мушкетера
24. Оскар Уайльд — Портрет Дориана Грея
25. Эрнест Хемингуэй — Старик и море
26. Джером Д. Сэлинджeр — Над пропастью во ржи
27. Алан Александр Милн — Винни-Пух
28. Кен Кизи — Пролетая над гнездом кукушки
29. Стендаль — Красное и чёрное
30. Эрих Мария Ремарк — На западном фронте без перемен
31. Александр Дюма — Граф Монте-Кристо
32. Уильям Шeкспир — Гамлет
33. Александр Пушкин — Капитанская дочка
34. Льюис Кэрролл — Алиса в стране чудес
35. Мигель Сервантес — Дон-Кихот
36. Джон Толкиен — Властелин колец
37. Джейн Остин — Гордость и предубеждение
38. Марк Твен — Приключения Гекльберри Финна
39. Иван Гончaров — Обломов
40. Иоганн Вольфганг фон Гёте — Фауст
41. Федор Достоевский — Братья Карамазовы
42. Александр Грин — Aлые паруса
43. Иван Тургенев — Отцы и дети
44. Михаил Булгаков — Белая гвардия
45. Ричард Бах — Чайка по имени Джонатан Ливингстон
46. «По́весть о Ходже́ Насредди́не» — дилогия Л. В. Соловьёва,
47. Виктор Гюго — Собор Парижской Богоматери
48. Артур Конан-Дойль — Собака Баскервиллей
49. Джордж Оруэлл — 1984
50. Джек Лондон — Мартин Иден
51. Джером К. Джером — Трое в лодке, не считая собаки
52. Борис Пастернак — Доктор Живаго
53. Шарлотта Бронте — Джейн Эйр
54. Эрих Мария Ремарк — Триумфальная арка
55. Рэй Брэдбери — 451 градус по Фаренгейту
56. Аркадий и Борис Стругацкие — Пикник на обочине
57. Аркадий и Борис Стругацкие — Понедельник начинается в субботу

Борис Пастернак первый и единственный в СССР, кто под давлением властей и развязанной вакханалии всенародной травли, вынужденно отказался и не смог лично принять Нобелевскую премию. Власть пошла на беспрецедентный политический шаг на глазах у всего мира!

В отличие от Александра Солженицына, повторившего этот путь, но который смог получить Нобелевскую премию лично (личное присутствие на церемонии "при жизни лауреата" неотменяемое условие Нобелевского Комитета), спустя четыре года, в 1974 году, уже после изгнания из СССР.

Но в 1970 году (год присуждения Солженицыну Нобелевской премии) Александр Солженицын не рискнул выехать на церемонию награждения, полагая, что обратно вернуться ему не позволит власть и он, фактически потеряет связь с семьёй. В результате переговоров, в ходе которых обсуждался вопрос о вручении премии не лауреату лично, но его представителю (в связи с невозможностью личного присутствия лауреата), посол Швеции передал отрицательный ответ Нобелевского комитета. Солженицын отказался от получения награды, посчитав категоричность условия «оскорблением самой Нобелевской премии».

P.S. "Перед своим падением Хрущев пригласил к себе Эренбурга. И пожалел, что затравили Пастернака: доверил вождь Поликарпову и Суркову, а когда сам нашел время просмотреть роман — понял, что его ввели в заблуждение, но — было поздно." (О.Ивинская)

Но, кажется, эта ремарка умаляет одно из главных значений опального романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго" - необычайную свободу написания романа, во времена тотальной лжи и маскировки, повсеместного "Эзопового языка", перевёрнутости сказанного, когда слово произнесённое имело несколько подспудных смыслов одновременно и даже интонация, могла сыграть злую шутку с говорящим.

Б.Л.Пастернак - Август - из цикла стихов к роману "Доктор Живаго" - читает автор:
http://staroeradio.ru/read/sr.php?id=25878
http://staroeradio.com/audio/25878 (вне РФ)

А.И.Солженицын - Матренин двор - читает автор -
Анна Ахматова «Это пострашнее „Ивана Денисовича“… Там можно всё на культ личности спихнуть, а тут… Ведь это у него не Матрёна, а вся русская деревня под паровоз попала и вдребезги…»."А когда я читала "Матренин двор", я плакала, а я редко плачу".

http://staroeradio.ru/read/sr.php?id=8295
http://www.staroeradio.com/audio/8295 (вне РФ)


Fb: Московские записки

Отношение Чехова к творчеству Достоевского было сдержанным и осторожным. Он ценил в нем глубину постижения человека, бесстрашие в раскрытии его противоречий. Но Достоевский был другим по своей сути — сторонником философско-психологического ракурса с погружением в бездну человеческой природы и сознания.
Так, в 29 лет Чехов пишет своему другу Алексею Суворину: «Купил я в Вашем магазине Достоевского, хорошо, но очень длинно и нескромно». Атон Павлович не уточняет, что именно «хорошо», но считает нужным отметить, что лично его не устраивает. Через 7 лет в письме Суворину он усилит критическую оценку: «Ваш рассказ “Странное путешествие” прочел. Очень интересно. Похоже, будто это вы писали, начитавшись Достоевского. Очевидно, в ту пору, когда Вы писали этот рассказ, манера Достоевского была в большем фаворе, чем манера Толстого». По сути, Чехов мягко язвит над несамостоятельностью Суворина, но одновременно задевает и Достоевского как нечто великое, но уже уходящее по своей манере.
Эта дистанцированность просматривается и в других высказываниях Чехова. Так, Владимир Немирович-Данченко сообщает в своих воспоминаниях: «Как-то он сказал мне, что не читал “Преступление и наказание” Достоевского.
— Берегу это удовольствие к сорока годам.
Я спросил, когда ему уже было за сорок.
— Да, прочел, но большого впечатления не получил".
И вот, пожалуй, итоговое суждение Чехова о Достоевском. В полемике с Сергеем Дягилевым, защищая материализм и научный подход к философским вопросам, Антон Павлович твердо определяет свою позицию: «Теперешняя литература — это начало работы во имя великого будущего, работа, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего, Бога, то есть не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало бы ясно, как познало, что дважды два есть четыре».


Fb: Московские записки

Отношение Чехова к творчеству Достоевского было сдержанным и осторожным. Он ценил в нем глубину постижения человека, бесстрашие в раскрытии его противоречий. Но Достоевский был другим по своей сути — сторонником философско-психологического ракурса с погружением в бездну человеческой природы и сознания.
Так, в 29 лет Чехов пишет своему другу Алексею Суворину: «Купил я в Вашем магазине Достоевского, хорошо, но очень длинно и нескромно». Атон Павлович не уточняет, что именно «хорошо», но считает нужным отметить, что лично его не устраивает. Через 7 лет в письме Суворину он усилит критическую оценку: «Ваш рассказ “Странное путешествие” прочел. Очень интересно. Похоже, будто это вы писали, начитавшись Достоевского. Очевидно, в ту пору, когда Вы писали этот рассказ, манера Достоевского была в большем фаворе, чем манера Толстого». По сути, Чехов мягко язвит над несамостоятельностью Суворина, но одновременно задевает и Достоевского как нечто великое, но уже уходящее по своей манере.
Эта дистанцированность просматривается и в других высказываниях Чехова. Так, Владимир Немирович-Данченко сообщает в своих воспоминаниях: «Как-то он сказал мне, что не читал “Преступление и наказание” Достоевского.
— Берегу это удовольствие к сорока годам.
Я спросил, когда ему уже было за сорок.
— Да, прочел, но большого впечатления не получил".
И вот, пожалуй, итоговое суждение Чехова о Достоевском. В полемике с Сергеем Дягилевым, защищая материализм и научный подход к философским вопросам, Антон Павлович твердо определяет свою позицию: «Теперешняя литература — это начало работы во имя великого будущего, работа, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего, Бога, то есть не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало бы ясно, как познало, что дважды два есть четыре».


Fb: Московские записки

Отношение Чехова к творчеству Достоевского было сдержанным и осторожным. Он ценил в нем глубину постижения человека, бесстрашие в раскрытии его противоречий. Но Достоевский был другим по своей сути — сторонником философско-психологического ракурса с погружением в бездну человеческой природы и сознания.
Так, в 29 лет Чехов пишет своему другу Алексею Суворину: «Купил я в Вашем магазине Достоевского, хорошо, но очень длинно и нескромно». Атон Павлович не уточняет, что именно «хорошо», но считает нужным отметить, что лично его не устраивает. Через 7 лет в письме Суворину он усилит критическую оценку: «Ваш рассказ “Странное путешествие” прочел. Очень интересно. Похоже, будто это вы писали, начитавшись Достоевского. Очевидно, в ту пору, когда Вы писали этот рассказ, манера Достоевского была в большем фаворе, чем манера Толстого». По сути, Чехов мягко язвит над несамостоятельностью Суворина, но одновременно задевает и Достоевского как нечто великое, но уже уходящее по своей манере.
Эта дистанцированность просматривается и в других высказываниях Чехова. Так, Владимир Немирович-Данченко сообщает в своих воспоминаниях: «Как-то он сказал мне, что не читал “Преступление и наказание” Достоевского.
— Берегу это удовольствие к сорока годам.
Я спросил, когда ему уже было за сорок.
— Да, прочел, но большого впечатления не получил".
И вот, пожалуй, итоговое суждение Чехова о Достоевском. В полемике с Сергеем Дягилевым, защищая материализм и научный подход к философским вопросам, Антон Павлович твердо определяет свою позицию: «Теперешняя литература — это начало работы во имя великого будущего, работа, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего, Бога, то есть не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало бы ясно, как познало, что дважды два есть четыре».


Fb: Московские записки

Сегодня, 29 октября 1882 года, родился Жан Жироду (Hippolyte Jean Giraudoux; ) бесподобный французский новеллист, эссеист, драматург, дипломат.

Узнал об уходе основателя ферганской поэтической школы — Шамшада Абдуллаева. Он тоже бывал на поэтических тусовках в Хобокене, которые я организовывал. Мы были в хороших отношениях и «пустынные» его тексты мне нравились. Наиболее важным в его деятельности было теоретизирование литературы — с добрым азиатским лукавством и тягой к европейской поэтике. Писал на русском. За ним пошло некоторое количество современных росийских поэтов. Помню, что они декларативно оставляли за русским языком функцию коммуникативного материала, ориентируясь в своих художественных поисках на западную верлибрическую поэзию и европейский кинематограф. При этом говорилось, что делают это с некоторой обязательной фальшью в голосе. Типа обязательное условие письма. Мне не могло это не понравиться. Не знаю, кто еще кроме “ферганцев» писал литературные манифесты, но «Русский Гулливер» их писал: 12 воззваний к миру и поэтическому сообществу. Шамшад был значительный и яркий русский поэт. Его творчество должно оставить глубокий след в нашей литературе. На фотке он угощает нас пловом в Нью-Йорке и позирует со своей коллегой по цеху Ольгой Гребенниковой.

Узнал об уходе основателя ферганской поэтической школы — Шамшада Абдуллаева. Он тоже бывал на поэтических тусовках в Хобокене, которые я организовывал. Мы были в хороших отношениях и «пустынные» его тексты мне нравились. Наиболее важным в его деятельности было теоретизирование литературы — с добрым азиатским лукавством и тягой к европейской поэтике. Писал на русском. За ним пошло некоторое количество современных росийских поэтов. Помню, что они декларативно оставляли за русским языком функцию коммуникативного материала, ориентируясь в своих художественных поисках на западную верлибрическую поэзию и европейский кинематограф. При этом говорилось, что делают это с некоторой обязательной фальшью в голосе. Типа обязательное условие письма. Мне не могло это не понравиться. Не знаю, кто еще кроме “ферганцев» писал литературные манифесты, но «Русский Гулливер» их писал: 12 воззваний к миру и поэтическому сообществу. Шамшад был значительный и яркий русский поэт. Его творчество должно оставить глубокий след в нашей литературе. На фотке он угощает нас пловом в Нью-Йорке и позирует со своей коллегой по цеху Ольгой Гребенниковой.

Узнал об уходе основателя ферганской поэтической школы — Шамшада Абдуллаева. Он тоже бывал на поэтических тусовках в Хобокене, которые я организовывал. Мы были в хороших отношениях и «пустынные» его тексты мне нравились. Наиболее важным в его деятельности было теоретизирование литературы — с добрым азиатским лукавством и тягой к европейской поэтике. Писал на русском. За ним пошло некоторое количество современных росийских поэтов. Помню, что они декларативно оставляли за русским языком функцию коммуникативного материала, ориентируясь в своих художественных поисках на западную верлибрическую поэзию и европейский кинематограф. При этом говорилось, что делают это с некоторой обязательной фальшью в голосе. Типа обязательное условие письма. Мне не могло это не понравиться. Не знаю, кто еще кроме “ферганцев» писал литературные манифесты, но «Русский Гулливер» их писал: 12 воззваний к миру и поэтическому сообществу. Шамшад был значительный и яркий русский поэт. Его творчество должно оставить глубокий след в нашей литературе. На фотке он угощает нас пловом в Нью-Йорке и позирует со своей коллегой по цеху Ольгой Гребенниковой.